Максим Соколов: Театр для меня прежде всего не декорации, а смысл

— Вы, наверное, первый режиссёр, который убрался, так сказать, на сцене перед премьерой. Вы волнуетесь в день премьеры?

Максим: — Я читал у Гинкаса (Кама Гинкас — советский и российский театральный режиссёр, прим. ред.) в книжке "Как это было", которую он с Генриеттой Наумовной Яновской (советский и российский театральный режиссёр, народная артистка РФ, прим. ред.) написал, как они повезли спектакль. Кажется, в Грозный, в Чечню, и зрители очень громко стали комментировать с самого начала. И он не выдержал, выбежал и стал есть землю.

— У вас на премьере будет куча возможностей — там не только земля, но и камни, трава...

Максим: — Надеюсь, не придется . Я уверен , что если ты вложился и неформально относился, то результат будет. Я знаю, когда артисты играют хорошо, и меня это успокаивает. Конечно, по-разному может пойти, но в основном я знаю, какое будет впечатление.

— У вас был примерно месяц, за который вам надо было поговорить с людьми, записать их истории, обдумать, осмыслить, сделать текст, порепетировать с актерами, всё это записать, ещё найти маршрут... Как вы справляетесь? Такие дедлайны и напряжённые графики вас бодрят или ужасают?

Анастасия: — Если бы это была не Камчатка и режиссер был бы не Макс Соколов, я бы не рискнула, честное слово. (смеётся — прим. ред.) Я в кепке сижу, чтобы не видно было круги под глазами. Много нужно было делать, и ты как будто в монастыре, в келье находишься. И сложность, наверное, не в том, что ты обрабатываешь, анализируешь материал и что-то из этого делаешь, а в том, что ты сидишь в самом красивом месте на свете, но выйти ты не можешь. А всё остальное решаемо.

Максим: — Ты можешь, допустим, куда-то поехать посмотреть красоту , но твоя жизнь состоит в том, что ты бежишь. Берёшь интервью, потом ты расшифровываешь, это очень медленно. Такое есть мнение, знаете: "Ой, спектакль-променад! С мороженым погулял, поговорил с людьми. Что там делать?" А у меня ощущение, что я тащил поезд на лямках (смеётся — прим. ред.) Обычно в театре с 11 до 14 часов репетиции, перерыв, потом с 18 до 21 репетиции или продлёнка. А тут ты как бы сам по себе, и ты с девяти утра работаешь, а потом уже девять вечера, и если ты успел поесть, то всё неплохо.

Анастасия: — Это совершенно кошмарный кошмар, потому что приходится много расшифровывать. У нас все интервью были на 2−3 часа, а их там 12−14. То есть много-много-много! Я ещё волновалась очень, что вдруг я не успею: нужно же подготовить текст, чтобы ребята успели его разобрать, успели его записать. Сейчас я начинаю немножко переживать, потому что у меня появилось время на это, до этого я не волновалась, потому что не было на это ресурса временного.

 — У вас есть какие-то источники энергии? Как вы отдыхаете, когда столько работы?

Анастасия: — Я сплю. Вообще, у меня очень странная система переключения: когда очень много работы, я делаю перерывы буквально на 5−10 минут и включаю в это время какой-нибудь жуткий ужастик, самое ужасное, что только может быть. И эти 10 минут я ужасаюсь тому, что происходит на экране, и думаю, что у меня по сравнению с этим всё хорошо. Меня это как-то мобилизует. Я не знаю, за счёт чего это происходит. Мозг переключается на какую-то волну, потом он обратно приходит в рабочее состояние, просыпается. Вообще, если есть возможность, конечно, то любая вода: посидеть у воды или сходить в бассейн.

— Ваш любимый ужастик?

Анастасия: — Самый жуткий ужастик с детства у меня "Чужой". Я его увидела случайно, когда мне было лет восемь, и после этого я стала драматургом, потому что у меня была психологическая травма, я думаю.

Максим:  — Сигурни Уивер крутая там!

Анастасия: — Ну, конечно, это очень хорошо сделанное кино, но это такое страшное кино, которое ты для удовольствия не посмотришь, мне кажется. Я его смотрю только тогда, когда вот прямо тяжело.

 — У вас очень необычный способ отдохнуть от работы.

Анастасия: — Мне нужно переключиться. Спокойную музыку, например, или какое-нибудь милое французское кино — "Игрушка" с Пьером Ришаром или "Бум" с Софи Марсо, — я смотрю, когда уже всё закончено. Тогда можно взять вкусняшку... А взять вкусняшку и смотреть "Чужие" не получится. Это как с медведями, чтобы быть в тонусе.

Максим: — Интересно, я понял, что для меня это вообще не работает. Мне не страшно в ужастике, я смотрю, как это сделано. Например, фильмы Бергмана я смотрю как зритель, а вот на ужастике думаю: вот здесь камера отъехала, здесь они так сняли...

Анастасия: — Нет, я цепляюсь сразу за сюжет. Если говорить вообще про эти все ужасы, я думаю, что в самом "Чужом" можно выудить что-то метафорическое. Как, например, у Миядзаки в мультиках: там не просто призраки, это комплексы ребёнка или его страхи. То есть тоже можно с этим поработать. Но вот именно когда ты переключаешься с интеллектуальной деятельности на что-то другое, я об этом стараюсь не думать. То есть мне главное испугаться немножко. 

— Выйти в лес, встретить медведя, взбодриться и вернуться к работе? 

Анастасия:  — Да, тогда всё будет хорошо.