О том, почему мы живем на Камчатке. О том, что нам здесь нравится и не очень. Об интересных путешествиях, о любимых местах, об улицах города и людях — в проекте ИА KamchatkaMedia “Камчатка и камчатцы”.
Сегодня исполняется 90 лет удивительной женщине — камчатской художнице и скульптору Виктории Викторовне Крупиной. В 1965 году Виктория Крупина и её муж, художник Александр Пироженко (Пироги, как называли их друзья) приехали на Камчатку с Украины и навсегда влюбились в эту "снежную, прекрасную страну". Их трудно было застать дома: пешком, на лошадях и собаках они много путешествовали, познавая жизнь северян. Герои их работ — оленеводы, охотники, рыбаки, геологи, вулканологи.
Творческий союз Крупиной и Пироженко вылился в гениальные творения, увековеченные в живописи и графике, станковой скульптуре и монументах, исторических диарамах. Когда Виктория Викторовна осталась одна, было особенно трудно, но она выстояла, не покинула Камчатку, много и плодотворно продолжает работать. Ее произведения с успехом экспонировались на многочисленных выставках, бережно хранятся в музеях нашего края.
Корреспонденты ИА KamchatkaMedia встретились с Викторией Крупиной в её мастерской в Палане и поговорили с ней о её жизни и любви к Камчатке.
Александр Пироженко. Автопортрет с женой и нартой.. Из архива Камчатского краевого объединённого музея
— Виктория Викторовна, где вы родились и как в вашей жизни приключилась Камчатка?
— Моя малая Родина — село в Курской области, очень русское, в котором советская власть никак не убила русские традиции, русский дух. Там все друг друга знают. И даже когда выбирают, допустим, для жениха невесту, смотрят, какого рода. Там с молоком матери, со сказками бабушки впитывалось, что девушка должна была выходить замуж девушкой. То есть такая старо-русская культура, причём глубокая, и плюс природа вокруг. Поэтому у меня настолько была любовь к деревне, к России, что ещё школьницей я чувствовала узоры старые на каких-то вещах, я чувствовала: вот это русское. И эта глубокая-глубокая любовь осталась, она живёт.
У нас большущая семья — у бабушки и дедушки 11 детей было, трое только остались по деревням, остальные, как говорят, вышли в люди — инженеры, педагоги, военные. Но в этом селе всё ещё наше гнездо, и до сих пор там собирается почти вся родня.
Правда, когда мы переехали на Камчатку, мы очень неохотно стали выезжать на материк, потому что нам жалко было пропустить раннюю весну, лето, осень красивую. Мы старались выезжать, когда уже пошла такая смурь нехорошая.
В ноябре, потому что октябрь ещё цветет красками.
Виктория Крупина. Ведуньи (Вулканологи). 1966 г.. Из архива Камчатского краевого объединённого музея
— В каком году вы первый раз попали на Камчатку? Как это получилось — случайно?
— Мы здесь с 65-го года. Хотели на Дальний Восток и даже попали на Северные Курилы. Прилетели туда из Петропавловска-Камчатского и, наверное, не вернулись бы на Камчатку, но это была одна из творческих поездок, которая дала очень много, потому что ты чувствуешь эту горячую землю, природу. Люди, которых мы встречали, удивительные. Например, вулканологи: это же на вулкан надо подняться, а там такая корочка, что-то дымит, и можно провалиться. Тогда в стране вообще было большое уважение к людям этих профессий.
Виктория Крупина. Низовая пурга (Далёкий аэропорт). 1967 г.. Из архива Камчатского краевого объединённого музея
— А как вы оказались в Палане?
— Мы прилетели в Петропавловск и спросили, куда поехать дальше, потому что в городе для нас неинтересно. В исполкоме нам сказали: езжайте на север, там ходят дикие люди в шкурах и едят сырое мясо. (смеётся).
Мы приехали и попали в это братство, в эту теплоту, в такую сильную взаимопомощь. Это один большой корякский дом, мы это почувствовали.
Ты едешь, допустим, на автобусе, смотришь — сапоги стоят. Люди сидели, тяжело было, и они оставили, чтобы на обратном пути забрать.
Когда мы приехали, сразу же сели на нарту и поехали вглубь страны, к горячим ключам. Тогда здесь не было никакой техники, даже вездеходы пришли уже потом, к погранцам. Вертолетом иногда что-то забрасывали оленеводам, а так только собачки, олени и лошади. Быт ещё сохранялся полностью, одежда, народ ещё не был испорчен цивилизацией. И вот мы поехали, а у нас валенки прохудились, пуговицы оторвались на куртках. Так нас по пути одели в табуне, одежду дали. До ключей 130 километров, никаких дорог, нам непривычно: только какой-то поворот, какой-то склон, мы сразу — брык в снег. Потом поняли, как надо перекладываться. Сначала мы нанимали нарты, а потом завели свою.
Пироги в зимнем походе с друзьями. Палана, 1974 год. Из архива семьи Даневичей
Мы сразу как-то влились в эту жизнь, тем более, что в Палане культура была на очень высоком уровне: здесь были члены Союза писателей, поэты, танцоры: Саша Гиль (Александр Гиль — хореограф, основатель танцевального ансамбля "Мэнго", прим. ред.), Коянто (Владимир Косыгин (Коянто) — корякский поэт и прозаик — прим. ред.). Наши журналисты, писатели могли из "Ленинки" выписывать дорогие книги ("Ленинка" — Российская государственная библиотека в Москве — прим. ред.). Тут был народ, отличный даже от многих северных. У народа этого было такое абстрактное чувство гуманизма. Слюнин (Николай Слюнин (1850 –1926) — российский исследователь природы и коренных народов Дальнего Востока — прим. ред.) описывает в своей книге один случай. Когда пришли сюда казаки, они остановились на реке Пустой. Их местные предупреждали, что тут не надо сидеть, потому что рыбы нет, но те не послушались, и когда пришла зима, начали голодать. Так местные подогнали им оленье стадо, чтобы спасти этих людей, которые пришли как завоеватели.
Со временем мы поняли, что нашли свою землю. Так что Дальний Восток был запланирован, а Камчатка, Палана нас уже выбрали.
Александр Пироженко и Виктория Крупина с друзьями около своей хаты. Из архива семьи Даневичей
— Вы говорили, что вы остались в Палане, потому что собачки вас привязали сюда.
Притяжение севера: на велосипедах по зимнику в Палану — ФОТО— Собаки, да. То есть именно путешествие в эту снежную, прекрасную страну. Ты выезжаешь в хребты, и это не просто какие-то горы — это другая страна. Вот летом, допустим, когда к ключам подъезжаешь, там обязательно радуга. У нас даже картины есть, "Ворота в хребты", как мы их назвали.
У нас была хата на реке Анадырке километрах в 25 от Паланы, в которой мы жили. Такой дом художника. Она и сейчас стоит, там Пирога могила, я свой крест туда тоже отвезла. Красивое место: внизу долина, река и море. Наши друзья, которые на материке остались, к нам сюда приезжали и всегда были довольны. Чем? Вот они поедут потом, например, на Кавказ: там прекрасная охота, прекрасные приемы. Но говорят: а мы вспоминаем, как шли на эту Анадырку по свежему снегу, как на пушистую собаку снег налипал и приходилось ножом на полпути обрезать его, потому что она двигаться не могла. И вспоминаешь вот эту далекую избушку… Чем-то она за душу берёт, а чем, не понятно.
На Камчатке себя сразу чувствуешь иначе.
Тут природа очень такая открытая человеку: когда пурги — мороза нет, когда мороз — он недолго бывает. В тундре ты всегда найдёшь "корякский порох" — кедрач, всегда ты найдешь место.
Сколько раз мне приходилось ночевать где-то в снегу, когда Пирога не стало и я одна ездила. Никаких домиков, никаких дорог — даже если проложили дорогу, её тут же перемело, и всё.
Виктория Крупина. Перед пургой. 1966 г.. Из архива Камчатского краевого объединённого музея
— Не страшно было одной?
—Заблудиться боялась. Я на листочках зарисовки делала: сопки, деревья. А так всякое было. Помню, ехала как-то по буранному следу, а там обрыв прямо в речку. Я с нартами на лёд обрушилась, доверилась этой новой дороге. Хорошо, что нарта не сломалась. Но и много хорошего было. А сейчас душа моя плачет, потому что я не могу уже ездить на нарте. После 85-ти тяжело стало.
Виктория Крупина. Азарт. 1978 г.. Из архива Камчатского краевого объединённого музея
— Какое ваше самое яркое путешествие по Камчатке и самая дальняя точка от Петропавловска, в которой удалоось побывать?
— Это первая этнографическая экспедиция. В свой второй приезд на Камчатку в 1968 г. мы попали в экспедицию по северу Камчатки до Парени. Задача была выявить народных мастериц. Тогда планировали сделать сувенирный цех, но что-то не получилось. Мы пёхом шли, по заливу, с Фаиной Тимохиной (Тимохина Фаина Ивановна — руководитель экспедиции, научный сотрудник Камчатского областного краеведческого музея — прим. ред.). Были такие времена, что нам даже не дали карты, не имели права. В каком-то аэропорту мы сидели, потому что нельзя было дальше двигаться, и встретили геологов. И они нам дали карту, но не успели её закончить, потому что их сняли вертолётом. Чего с нами только не происходило! Помню, подошли мы к Тылхою (Тылхой — река на северо-западе Камчатского края в Пенжинском районе — прим. ред.), ушли ночевать на возвышенность подальше от берега. Утром просыпаемся — кругом море. Там такие длинные отливы! И мы сидим на этом островке и ждём. Это была серьёзная экспедиция с учёными, художниками, мастерицами. Причём, там в северных сёлах люди сначала боялись нести нам свои вещи. Они думали, что мы их скупаем. Только когда сказали, что ничего не берём, понесли. Сделали много хороших цветных рисунков, они даже печатались где-то. И пареньские ножи для нас ковали, показывали.
— Говорят, что пареньские ножи, которые сейчас продаются, не настоящие.
— Они нам тоже сказали: "Мы вам куём не то. Мы просто показываем, как это делали, но это уже не настоящее. Настоящее — это сказка". Потому что, как они объяснили, даже простые иголки они как-то по-особенному вплавляли в лезвия.
Виктория Крупина. Говорит Москва. 1965 г.. Из архива Камчатского краевого объединённого музея
— Без какого камчатского блюда вам трудно представить свою жизнь? И умеете ли вы сами готовить какие-то камчатские блюда?
— Кухня у нас была на втором или на третьем месте. В основном были чаи. Мы с Сашкой жили работой, у нас даже вначале места своего было. Нас угощали, когда мы где-то были. Как-то, когда мы только знакомились с оленеводами, нас угощали их традиционной едой. Они внимательно наблюдали, как мы будем вести себя. Я человек очень брезгливый, а тут мне пришлось съесть всё это. Они это оценили.
— Проверяли вас?
— Да, проверяли. Ну, рыбу мы ели...
— А икру?
— Если приходилось где-то поесть, так мы хорошо ели. (смеётся) Просто это было неважно. Пока не начали дёсна отлипать, и мы поняли, что чуть ли не цинга уже начинается и что надо всё-таки ягоды собирать, мы не обращали на это внимания.
Люди на севере особые: добрые и мужественные.. Елена Поддубная, ИА KamchatkaMedia
— Люди на Камчатке, правда, особенные? Какие особенности подмечаете вы? Кто из камчатцев вас особенно восхищает?
Пантилей Шмагин: Я бы нигде, кроме Камчатки, не прижился—
Люди на севере особые: добрые и мужественные. Этот народ тысячелетия жил, почти не меняясь, в ладу с природой. Не боролся с ней, а прислушивался.
Допустим, идёт какая-то непогода, и у оленеводов в лагере всё тихо, спокойно. Правда, надо пойти откопать собак, а то их иногда заносит так, что они дышать не могут. Мы знаем, что завтра не уезжаем, спокойно спим. Вдруг открываем глаза — палатки уже нету. Только погода наладилась — и сразу мощное такое движение. Собираются моментально! Вот это поражало. Они эту природу чувствовали по-другому, не так, как мы.
И мне, и Пирогу нравится не только их образ жизни, который мы тоже взяли. Пирог нарты сам делал так, что у него коряки брали их на гонки. А последнюю нарту он не успел доделать, я её в музей подарила.
— Вы создали галерею портрет северян из капа. В одном интервью вы рассказывали, что этот материал идеально подходит для изображения местных жителей.
— Это дерево просто идеально для этого края, для этих людей — их формировали одни ветра, одни пурги. Люди из этого дерева как живые выходят. Оно такое же твёрдое, стамески, которые не самодельные, просто заворачиваются. У меня мышцы уже не те, тяжело с капом работать, а раньше я очень любила этот материал.
Александр Пироженко. Портрет Виктории Крупиной.. Из архива Камчатского краевого объединённого музея
— Как вы стали художником? Для меня посвятить себя искусству — это такой акт мужества практически, надо от многого отречься. Нужно иметь какую-то смелость, наверное, или очень сильно любить искусство. И физически это очень тяжело.
— Вы знаете, Пирог замечательно танцевал, был даже солистом Дома культуры. И когда он шёл поступать после школы, то решил: какое училище попадётся первым — хореографическое или художественное, — туда и поступит. Попалось художественное. А у меня выбора не было. (смеётся) Меня мама как-то понесла на руках маленькую к доктору. Я разговаривала ещё плохо, говорю: "Писет, писет!". Доктор подумал, что мне горшочек нужен, а мама говорит: "Да нет, она увидела карандаши, рисовать хочет". И всё. Больше у меня не было выбора. А муки творчества сопровождают почти всех. Можно стать профессионалом, выучиться: пять лет училища, шесть лет института, чтобы ты не задумывался об анатомии, о композиции. Нас учили, что после всего, когда ты уже стал профессионалом, ты можешь идти дальше. Самое главное — это внутренняя проблема. Во-первых, ты вступаешь на тот путь, который, неизвестно, приведёт тебя к чему-то или не приведёт. Вот эти самые муки творчества: это ты ищешь, другое, туда твоя дорога туда идёт или не туда. Но ты уже не можешь с неё сойти. Вы не видели фильм "Единожды солгав"?
— Давно смотрела, я уже сейчас не могу вспомнить.
— Да, это советский фильм. Там поставлена именно вот эта задача.
Александр Пироженко. Весна на Анадырке.. Из архива Камчатского краевого объединённого музея
— И последний вопрос, который мы задаём всем нашим гостям и который особенно интересно задать вам как художнику: какого цвета для вас Камчатка?
— Камчатка для меня — тёмно-синие горы. Она очень цветущая, потому что тут времени мало, и цветы все разом распускаются. Когда мы ездим на материк, там одни цветы красивые зацветают, потом вторые, третьи. А тут всё сразу обрушивается. Я не могу сказать определенно какой цвет, я знаю, что иногда оторопь берёт, и ты чувствуешь, что ты всё-таки букашка.
Беседовала Елена Поддубная
Крупина Виктория Викторовна. Скульптор, живописец, график. Родилась 1 января 1935 года в селе Коренево Курской области. Училась в Днепропетровском художественном училище (1949–1954), в Киевском художественном институте (1955–1961) в мастерской Народного художника СССР С. А. Григорьева, у В. Н. Костецкого и в скульптурном классе И. В. Макогона.
После окончания института В. Крупина вместе с мужем — скульптором А. Пироженко работала в мастерских Художественного фонда Украины (Житомир и Ровно). С 1961 года — постоянная участница областных, зональных, республиканских и всесоюзных выставок на Украине и в России. Работает в станковой скульптуре, живописи и графике. В 1977 году принята в Союз художников СССР.
На Камчатке В. Крупина с 1965 года.
Произведения художницы находятся в Камчатском областном краеведческом музее, Корякском окружном краеведческом музее, в частных собраниях России и за рубежом. В краеведческих музеях Камчатки создает диорамы, повествующие о жизни коряков-оленеводов.
Живет в поселке Палана Корякского автономного округа.
