Пантилей Шмагин: Я бы нигде, кроме Камчатки, не прижился

Пантилей Шмагин родился в семье береговых коряков Макара Шмагина и Дарьи Наяновой в посёлке, которого уже нет на карте. Он побывал во многих странах, объездил всю Россию, но всегда возвращался домой, в родную Корякию, без которой не может представить себе свою жизнь. Многим из нас Пантилей известен как артист Корякского фольклорного ансамбля "Ангт" ("Праздник") имени Иосифа Жукова, кто-то помнит его ещё по знаменитому ансамблю "Мэнго". Возможно, вы знаете, что Пантилей принимал участие в гонке на собачьих упряжках "Берингия" в 1994 и 1995 годах, и наверняка вы видели его в пародии на знаменитую рекламу Bentley с блондинкой.

Сегодня, в День Камчатского края, Пантилей Шмигин отмечает свой день рождения, и это замечателный повод, чтобы пригласить его в наш проект "Камчатка и камчатцы". О том, где сложнее выступать, о самом главном предмете на гастролях и о том, что нужно человеку для счастья — в интервью ИА KamchatkaMedia.

Пантилей с отцом. Фото: Из архива Пантилея Шмагина

— Пантилей, расскажите о своей малой родине. Откуда вы родом?

— Я сам с Кинкиля, на север отсюда. Поселка этого уже нет, его закрыли в 1969 году, и отец решил переехать сюда, в Палану.

— Сколько вам было лет, когда ваша семья переехала?

— Я уже пятый класс перешёл, получается, двенадцать.

— Какое у вас самое яркое вспоминание из детства в Кинкиле?

— У нас было беззаботное детство: нас никто не заставлял что-то делать, мы сами помогали, потому что это наша жизнь. Когда начиналась рыбалка, мы все семьями переезжали на побережье Охотского моря, это километр от Кинкиля. В начале июня начинает идти мойва — уёк. Мы ставили палатки и жили там месяц, готовили этот уёк, сушили для собак. У каждой семьи были свои упряжки — это же транспорт наш. Во время уйка охотились на нерпу, готовили жир — для себя, конечно, в первую очередь, и собакам. Я отцу постоянно помогал с нерпой: снимал шкуру кукулём (кукуль — мешок; так, например, называют спальный мешок из оленьих или медвежьих шкур — прим. ред.), чтобы она целиком была, потом резал вдоль этого кукуля ремень, растягивал его. Когда уёк заканчивался, мы переходили на речку недалеко от посёлка, ставились палатки, ловили там красницу, солили, вялили.

После рыбалки начинается время, когда ягоды поспевают, морошка, коренья. На заготовку нас мамы брали постоянно, это обязательно. Мать нас не заставляла, но просила, например, за иван-чаем ходить, тем более он везде растёт, такими полями. Она потом сидит дома и готовит его: у неё специально ложечка сделана, которой она его вдоль обрезает, снимает шкурку. Сердцевину иван-чая сушила на зиму и делала из неё потом толкушу, а из шкурок плела корзинки разовые для рыбалки: мы в них рыбу таскаем один сезон, а на следующий она новые плетёт. Ещё делала красивые корзинки из цветных верёвок, в которых раньше японские шарики (стеклянный поплавок, или кухтыль — прим. ред.) выкидывало, помните?

А когда уже зима наступала, отец ездил в табуны. Оленеводу что надо было? Рыбу, жир, шкуру нерпичью для подошвы. Мать готовила специально, и отец ездил обменивал. А они нам за это давали оленьи шкуры, камуса. Бывало, что и готовую кухлянку. Знаете, такой бартер постоянный. Каждый, получается, сам себе добывал пропитание.

Отец Макар Шмагин. Фото: Из архива Пантилея Шмагина

— В те годы были в Кинкиле магазины?

— Это был обычный посёлок: там был магазин, клуб, садик, куда мы ещё ходили. В этом садике была комнатушка — медпункт. Пекарня маленькая была, где отец пекарем работал. Я до сих пор помню даже вкус этого хлеба. Был колхоз, коровы, лошади, готовили сено. Всё было, не знаю, зачем надо было посёлок закрывать. И жили мы, мне кажется, хорошо, и ничего не надо было: ни телевизора, ни телефона, общались вот так. Осенью начинались праздники, мы все в них участвовали.

Село-то маленькое, домиков 15, но стоит оно на самом интересном месте. Это, считайте, Швейцария, потому что там тепло, почва хорошая, всё закрыто, с южной стороны у нас сопка, речка, всё тут. Иногда я думаю: что я не миллионер? Я бы построил дома, которые там раньше были, и жили бы там дети, ну или хотя бы приезжали. Интересно же. А сейчас... Мы вот буквально весной проводили последнего нашего жителя, который постоянно там оставался жить.

— Там сейчас никого не осталось?

— Там дома стоят, приезжают только во время охоты или в летний период.

— А вы там бываете?

— Раньше, когда в "Мэнго" был, я каждый год туда ходил.

— Это сколько километров от Паланы?

— Семьдесят пять километров. По морскому (берегу — прим. ред.) идёшь: утром встал, вечером уже там.

По дороге в Кинкиль. Фото: Из архива Пантилея Шмагина

— Пешком? За один день?

— Пешком, а на чём ещё? Старики-то, у кого лошадь, говорят, лошадиная тропа есть.

Последний раз ходил в 85-м году, когда медведь подрал меня. Это было 5 октября. Накануне я с дядькой договорился пойти туда, пришёл к нему рано, уже с рюкзаком, с ружьём, а он передумал. Ну и пошёл один. Погода хорошая, бабье лето, тепло, солнце светит, всё так красиво! Я чайник поставил. Обычно, знаете, если ты один, то половину чайника ставишь, а тут я вдруг полный поставил. Дрова сухие, он быстренько сварился, я сижу, чай пью, балдею аж в удовольствие. И что-то на меня нашло, я давай кричать: "Эй, кто тут есть? Приходите чаевать!"

Потом мне старики сказали: "Не надо было кричать, ты накликал себе беду!"

Вечером я пришёл в Кинкиль, с утра мужики пошли закидывать на рыбу, а я по речке пошёл поохотиться. У меня собака была, Курносик называли. Смотрю, что она след нюхает. А я совсем навык потерял: даже внимания не обратил, прошёл мимо. Метров через пятнадцать чувствую взгляд. Посмотрел — а в кустах медведь стоит на задних лапах, уже меня увидел и вдруг побежал. Метров пять осталось, я выстрелил, только у меня дробь на уток. Я отскочил, он пробежал мимо.

Я начал разворачиваться, второй раз выстрелил в него, а тут уже не успел отскочить, уронил он меня. Я упал на живот, он меня начал кусать, аж хруст слышно. У меня вся жизнь пролетела, секунды какие-то, я подумал: "Ну, всё". И чувствую, что его нет. Может, я кричал, я себя не слышал. Вскочил — а он крутится раненый и упал спиной ко мне. Я сразу пулю зарядил и для верности выстрелил. Видел, что попал в затылок.

Боли я не чувствовал, но кровь шла. Пошёл через лес обратно в посёлок. Мужики, когда меня увидели, испугались. А в Кинкиле бабушка оставалась, и больше никого. Нашли кипяток, марганцовку — она у всех в доме обязательно бывает. Меня промыли, забинтовали. Я сижу нормально, боли не чувствую, даже разговариваю. Лицо, конечно, не вижу, в зеркало не смотрю.

А на устях база была госпромхоза, они летом там рыбу солят, и как раз с Лесной машина пришла, загружала рыбу на Палану. Меня на ней в Лесную за 25 километров и отправили. В Лесной медбрат меня зашил хорошо. Утром меня в Палану привезли, здесь молодые хирурги посмотрели, сказали, что не надо перешивать, только зубы под наркозом все снять — они висели. Я пролежал месяц где-то, а потом мне стоматолог протезы сделал, как всё зажило. И я уехал "Мэнго" догонять.

— И танцевали потом ещё?

— Да, я потом до пенсии танцевал.

— Вы с "Мэнго" много где гастролировали?

— Я всю Россию объездил, даже на БАМе выступал, когда стройка была. В Тынде были, когда она ещё только строилась, деревянные дома были. По России я везде побывал с "Мэнго" за 22 года.

"Мэнго". Фото: Архив Камчатского краевого объединённого музея

— Как вы попали в "Мэнго"?

— Это была мечта. Здесь, в Палане, у нас школа и напротив Дом культуры, и когда "Мэнго" приезжал, они приходили сюда на работу в 10 часов. Я почти каждый день бегал, перед Домом культуры стоял. У нас второй урок заканчивался в 9:50, потом большая перемена, и я сразу туда бежал, чтобы посмотреть на манговцев, ещё первый их состав. Я ими любовался! Они такие шли важные, такие гордые. Тогда ещё при округе им шили пальто в национальном виде.

А я тогда думал: "Ну что я туда пойду? Такие там люди! Кто я такой?" Потом я закончил школу, немножко поработал, а в 1978-м сестра Кати Гиль, Александра Уркачан, говорит, что приехали мэнговцы, набор идёт. Я так обрадовался, но одному идти туда страшно, я брата своего взял.

Пришли на следующее утро пораньше. Валерий Скребков (композитор и баянист, проработавший с "Мэнго" несколько лет — прим. ред.) проверил у меня слух, я им мелодию отца спел, на бубне немножко сыграл. А потом Александр Васильевич (Гиль — прим. ред.) говорит: "Ну, давайте, танцуйте, что вы умеете". И как раз манговцы пришли, в зал сели как зрители, а мне перед ними так стыдно было танцевать: что я им покажу? Я же вообще нигде не танцевал.

Он видит, что мы неуверены, позвал мэнговцев, говорит: "Ну-ка, идите, ребята, помогите!" Петр Антонович (Яганов — прим. ред.), девочки взяли бубны и давай играть! Они начали танцевать, и я подумал: "Буду танцевать как лесновский!" Глаза закрыл и танцую, уже даже внимания не обращаю, слушаю мелодию. Помню, меня чуть-чуть по плечу хлопают, говорят: "Хватит, хватит!" И всё, говорят: "Завтра приходи в 10 часов на репетицию". Брат так и не станцевал.

Я в конце марта пришел, а в мае поехал Польшу. Это была моя первая поездка не только с Камчатки, но с Паланы вообще! Вот тогда так рад был, что моя мечта сбылась, что я начал в "Мэнго" танцевать.

— А где еще за границей были?

— Франция, Бельгия, Швейцария, Норвегия, в Финляндии по дороге мы были. На Аляске, в Японии, в Китае, в Испании...

1 / 5

— Какая страна больше всего понравилась?

— Япония. Мы жили в их традиционных деревянных домиках. Там двери такие раздвижные, циновка. В гостиницу заходишь, обувь снимаешь, тапочки надеваешь. Проходишь по коридору, в комнате тапочки снимаешь, комнатные надеваешь. И там нет кровати, мы на полу спали все. У всех там были постели. И кушали на полу, у них столики такие низенькие совсем. А Иосиф Константинович (Жуков — прим. ред.) полный был, ему неудобно сидеть и он лёг и так кушает. А японец это увидел, ушёл и принёс ему стол и стол. Хотя мы вот с детства, когда жили в Кинкиле, всегда на полу чай пили. Стол есть, но мать накроет на полу столик маленький, и мы все — кто лежит, кто сидит вот так на корточках. Как в тундре летом, привычное для нас.

1 / 5

— Не хотелось никогда уехать с Камчатки? Вы объехали всю Россию — не нашли место, куда бы захотелось перехать?

— Да я и не искал, вы что!

Представляете, мы уезжали на девять месяцев на гастроли — и так домой тянуло! Нам в отпуск никуда не надо было, потому что мы уже там накатались. Даже в мыслях не было, чтобы даже с Паланы куда-то уехать. Тут свобода, рыбалка, охота, а что там, в городах, нам делать? Ну, в кино сходить, в магазин, и всё.

Вот сейчас дети в Санкт-Петербурге живут, зовут меня. Я же один остался, свою-то уже проводил, в прошлом году она ушла. Второй год к ним на Новый год езжу, и каждый раз тороплюсь: скорее бы обратно, чтобы зимой подо льдом порыбачить.

— На корюшку?

— Да на любую! Сейчас на гольца,

— Тут просто все только и говорят, что про корюшку...

— Я любую рыбу ловлю с удовольствием, в любое время. Все выходные где-то на рыбалке — а что дома сидеть?

Пантилей с внучкой. Фото: Из архива Пантилея Шмагина

— А чего на Камчатке или в Палане лично вам не хватает?

— Мне всё хватает.

Хлеб есть, сахар есть, чай есть. А чего ещё надо? Свобода? Есть.

— Вы же по Камчатке много путешествовали. Какое самое дальнее место, которое вы посещали?

— Аянка, наверное.

На гастролях по родной Камчатке. Фото: Из архива Пантилея Шмагина

— А самое яркое путешествие по Камчатке? Самое запоминающееся?

— Они все запоминающиеся. Мы же в этих сёлах общаемся со своими, разговариваем. Не все живут в гостинице, нас сразу по домам разбирают — у всех в каждом посёлке родня. И в каждом посёлка же своя рыбалка. День свободный — и всё! У нас же удочка всегда с собой обязательно.

— Самая главная вещь на гастролях по Камчатке...

— Да! Мы даже когда по табунам ездили: садимся на базе где-нибудь, а база не всегда возле речки, и после выступления, пока ждём вертолёт, успеваем ещё до реки сходить порыбачить. Вот даже иногда рады, когда запуржит и останемся в посёлке — хоть время есть и пообщаться, и на рыбалку сходить.

Фольклорный ансамбль танца "Ангт". Фото: Администрация городского округа "посёлок Палана"

— А где вам сложнее выступать, перед какой публикой — в табунах или, например, за границей?

— Мы в табуны едем как к своим. Получается, ответственность больше, потому что мы должны показать всё, что мы от них взяли. Но с ними и работать интереснее, потому что во время номера мы говорим на корякском языке. Это я про первый состав "Мэнго". Например, номер "Свадьба в тундре": там старик со старухой разговаривают, а в тундре оленеводы хохочут, потому что это же интересно. Или вот когда сказку рассказывают по-корякски (говорит на корякском — прим. ред.), им тоже интересно.

— Привозите новые движения, сказки, песни из тундры, табунов?

— Обязательно! И мелодии тоже. Дело в том, что когда время остается после концерта, нас оленеводы накормят, а потом начинают на бубне играть. И так играли! Бабушки начинают танцевать.

Как-то, помню, мы были у дяди Вани Логинова в табуне, у него супруга была, бабушка Вера, она танцевала там. Ах, и балдела! Мы ей играем, а Шурик Мохнаткин давай перед ней танцевать! Она видит, что молодой с ней, и старается! Шурик ещё сильнее, а она, видимо, уже устала, не может, показывает ему, чтобы остановился, а Шурик еще пуще. Она не сдается, а мы хохочем, ещё играем.

Во время гастролей всякие смешные истории бывают. Помню, в Хаилино показывали номер "Сказка о длинном и коротком", а чайник не взяли. В доме культуры нашёлся самовар. Ты показваешь человека с тундры, а у него самовар. Народ хохотал! Ох, какой смех был! Наш зритель вообще хорошо воспринимает. А когда видишь, что они смеются, ещё лучше хочется выступать.

1 / 3

— У нас на Камчатке люди особенные? И какие особенности подмечаете вы?

— Я не знаю, по первому взгляду ты не можешь сказать, какой человек. Вот во время концерта характер уже начинает проявляться, тогда уже видно. Поэтому, когда мы в посёлок ездим, самое главное, чтобы мы и сами не оплошали.

Как-то мы в Ереване выступали, и на первом номере — мы показывали "Деревянный человечек", — в зале болтали громко, а как мы с ребятами со сцены ушли и женщины вышли, ещё хуже начали смеяться. А у нас там есть такой эпизод, когда мы исполняем охоту и с копьями бежим вперёд, размахиваемся и останавливаемся. И мы договорились сделать так, как будто мы на них бежим. Начали мы танцевать, и когда побежали, они аж ноги подняли. Они поверили, что мы на них бежим. Всё, после этого они тихо сидели, мы их на место поставили. Потом они даже сами начали хлопать, что мы не оплошали никак. Им, наверное, потом стыдно было.

Пантилей Шмагин (в центре) и фольклорный ансамбль "Ангт". Фото: Администрация городского округа "посёлок Палана"

— Без какого камчатского блюда вы не можете представить свою жизнь? И какое ваше любимое блюдо?

— Рыбное, национальное. Я могу сделать килыкыл (или "рыбный салат": высушенная лососевая икра в ястыках, высушенная либо замороженная мякоть стеблей Иван-чая, порошок из сухих листьев Иван-чая, корень "кутакута", нерпичий жир, питьевая вода, ягоды брусники, морошки, шикши. Считается, что от этого сытного блюда становятся здоровыми и молодеют. — прим. ред.). Он делается очень просто: рыбу отвариваешь, толчёшь, шикшу кладёшь, топленым нерпичьим жиром заливаешь — вкусно! А мать у меня ещё добавляла туда картошку пюре, Бывает ещё, когда осенью соберёшь дикую картошку, она на болотах растёт, сладкая! Это сейчас ещё в Лесной делают, мы когда были на Ололо, его готовили. Но там же компонентов много: иван-чай, икра, жир олений, жир нерпичий... Это всё надо перетереть, чтобы масса была такая... Это кропотливо. Одна женщина толчёт икру сухую, другая что-то ещё делает. Не в один день делается.

— Здесь, в квартирах, это не готовят.

— В Палане вообще нет! Я вот буквально на днях делал: свежего гольца поймал, жир натопил, шикша у меня всегда тут… Сделал и на работу принёс. Но так вот если попросить женщин — это же надо компоненты все летом готовить, это же не так, чтобы пошёл в магазин и купил.

Свадебное фото Пантилея и Елены Шмагиных. Фото: Из архива Пантилея Шмагина

— А в детстве какое у вас самое любимое лакомство было?

— Даже не знаю, мы сладости не ели. Кислые головки, наверное.

— И сейчас их едите?

— Я каждый год делаю. Раньше, когда супруга жива была, я делал с икрой. А что? Те же французы плесень кушают, она же тоже воняет. Это наша национальная еда. Они, во-первых, для желудка полезны, а некоторые ими лечатся с похмелья. И знаете, ты их поешь, чай попьёшь горячий — не надо воду, чай обязательно, — потом засыпаешь, и просыпаешься, как свеженький!

— Какого цвета для вас Камчатка?

— Зелёного. Мне и осень очень нравится, когда всё красное, жёлтое... Особенно когда я ходил в Кинкиль: идёшь по берегу, а там камни разного цвета, не полоски, а буквально слои, красивые. Тогда же не было фотоаппаратов. Ходили только глазами любовались.

В Палане. Фото: Елена Поддубная, ИА KamchatkaMedia

— Если не Камчатка, то … ?

— Даже не надо вопрос задавать. Камчатка! Я бы нигде не прижился. У меня друзья уехали в Петербург. Ой, они жалуются. Тут хорошо, всё есть, но хочется чего-то: что-то сделать, на рыбалку съездить. А в городе что? Там коряки, как мы их называем, асфальтные.

— Пантилей, спасибо вам большое за беседу!

Беседовала Елена Поддубная