15 декабря. Из Владивостока через Камчатку и Чукотскую землю к устью Лены, через Таймыр, Вайгач и Колгуев в Ленинград, — вдоль всей восточной и северной границы Сибири должен был пролететь самолёт "Советский север" в 1928 году. Задачей экспедиции было убедиться на опыте, насколько возможны полеты над этими неизученными и отрезанными от мира территориями, над которыми еще никогда не гудели пропеллеры. "Советский север" вылетел из Владивостока 16 июня 1928 года. Экипаж самолета состоял из командира Александра Волынского, пилотов Кошелева и Родзевича и борт-механика Борисенко. Начальником экспедиции был Георгий Красинский.
Эту историю ИА KamchatkaMedia рассказывало вам в первой и второй части нашего рассказа.
Итак, преодолев все препятствия, "Советский север" миновал Японское море, Татарский пролив, пересек Сахалин и Охотское море. Затем были вулканы Камчатки, Берингово море, залив Лаврентия, чукотский поселок у подножия мыса Дежнёва. Трудный путь 6 000 километров через туман, в зоне великих штормов был пройден.
А 18 августа 1928 года в газетах напечатали: "Гидросамолёт „Советский север" пропал без вести".
Далее цитируем с купюрами по статье летчика Родзевича "Записки о гибели стального разведчика", опубликованной в журнале "Вокруг света" в № 28 за 1929 год.
Заметка о пропаже гидросамолёта "Советский Север". Фото: Газета "Власть труда", 15 сентября 1928 года
18 августа. В течение двух дней мы делали попытки подняться из Уэлена, но тяжелые льды, а главное — густой туман заставляли нас возвращаться обратно. Только сегодня утром мы смогли вылететь и легли курсом на мыс Северный и остров Врангеля.
В океане сплошной лёд, над ним полосы тумана и низкие облака. Слева от нас — обрывистые голые скалы Чукотки, у подножия которых кое-где ютятся убогие яранги чукчей. Потянулись огромные лагуны низкого берега, а дальше — опять снежные скалы и гордые конические вершины мыса Опман и острова Колючина.
Под нами впереди и справа — всюду причудливые торосы, грязные льды берегового прибоя и ярко-голубые массы полярного льда.
Невольно вспоминается, что где-то на просторе таких же сверкающих льдов погибла группа Нобиле, что где-то во льдах без вести пропал Амундсен, вопреки обычной осторожности рискнувший лететь на самолёте, чтобы помочь экипажу "Италии". А ведь у нас тоже одиночная машина, и никто не сможет помочь...
Сверкают бесконечные льды, темнеют на них какие-то пятна — это нерпы и моржи. Они задирают кверху свои круглые головы. Ревет наше 1 200-сильное сердце —мотор. Вглядываемся в ледяные просторы и убеждаемся, что никакая посадка невозможна. Но вот напряженный взгляд ловит что-то необычное.
Среди причудливых торосов — маленький пароход. Он дымит, но по всему видно, что зажат льдом. У парохода сильный крен и большая льдина давит его, собираясь взгромоздиться на палубу. Ледяные якоря натянуты, на палубе лежат какие-то мешки, снуют крошечные фигурки. Общее впечатление — судно накануне бедствия.
По характерным очертаниям узнаю "Ставрополь". Он возвращается с реки Колымы и должен идти на остров Врангель. Но сомнительно, чтобы дошёл.
Делаем над ним круг на высоте 700 метров и вдруг оба наши мотора кончают свою песню. По какой-то причине прекратилась механическая подача бензина. Самолет резко снижается. А под ним — сплошные льды. Посадка на них — гибель.
Сразу же переходим на ручные помпы и на едва работающих моторах "тянем" к зеркальной воде Колючинской губы. С севера наплывает густой туман. Всё время теряя высоту, несемся к берегу. Еще момент — и мы мягко касаемся воды. Исправляем бензиновую помпу и через сорок минут вылетаем опять, впервые оглашая тундру мощным рокотом моторов.
Легли курсом на о. Врангель, но уже через 5 минут попали в сплошной туман. Все попытки проскочить через него были безуспешны. Густой как молоко туман быстро наступал с океана и уже закрыл берег. Волей-неволей легли на обратный курс, потому что туман закрывал уже и Колючинскую губу, угрожая лишить возможности и последней посадки.
Разрывая туман, лавируя над самым льдом, мы в конце концов опустились на воду и стали на якорь. Кругом— никого. Только любопытные нерпы то и дело подплывают к самолёту.
Накачав воздухом шлюпку, мы поехали на берег и разложили костер. Поохотились на уток, а в 19 часов опять вернулись на самолет и решили перелететь к тому месту губы, где на картах обозначено чукотское селение. Но моторы не запускались, несмотря на все наши старания. Отдали второй якорь и заночевали.
Самолёт борется со штормом. Фото: Иллюстрация из журнала "Вокруг света"
19 августа. Всю ночь ветер крепчал и на утро достиг 10 баллов. Шторм с туманом и снегом. Ничего не видно. Через каждые два часа выкачиваем воду — она все прибывает. Окоченевшие, мокрые мы пытаемся запустить моторы, но безрезультатно. Обнаружен дрейф. Мощные порывы ветра и жестокие волны гонят нас всё дальше и дальше от берега. Ревет норд. Наш самолет оброс коркой льда. Наступает ночь, быть может последняя!
22 августа. Третьи сутки носимся мы по воле волн. С утра по-прежнему ревел норд. Бешеные волны то поднимали самолёт высоко вверх, то снова бросали вниз, обдавая пеной, заставляя вздрагивать его стальное тело. В баковом отделении — вода.
Рассвело. Не видно ни зги — один туман, гонимый ветром. Оба якоря не держат. Мы тщетно пытаемся зацепиться за грунт. А глубина здесь — более 100 метров.
Волны накренили самолет уже на 25°, обдают его водой и все больше и больше топят левую жабру (нижний полуплан гидросамолёта, который служит для сохранения поперечной остойчивости на воде — прим. ред.). Волны ломают левый элерон, ломают крыло. Оно уже в воде, а жабра уже не появляется из воды на поверхность.
Напрасно пытаются пилоты рулями поставить самолёт против ветра. Механик, совсем обессилевший, мокрый, с замерзшими руками и ногами лежит в задней кабине почти без сознания. Тут же маячит фигура начальника экспедиции. Все попытки запустить моторы кончаются неудачей, да и нет возможности подойти к моторам. Размахи качки все больше и больше. Время как бы остановилось, а шторм все сильней и сильней.
— Земля справа! — кричит пилот самолёта Ефим Михайлович Кошелев.
В самом деле на востоке милях в трех-четырех выглянули из тумана высокие, покрытые снегом скалы, окаймленные пеной прибоя. Выбросит ветер нас на них, — гибель неизбежна!
— Приготовить спасательные пояса! — несется команда из передней кабины.
Но и это бесполезно. Обессиленные трехсуточной борьбой, мы не смогли бы сопротивляться стихии. А шторм, как бы издеваясь над нами, снова закрыл берега белой пеленой тумана и снега. Самолет стоит уже на 60° крылом вверх.
— Снять перкаль с левого крыла. Руби перкаль! — доносится голос Волынского, теряясь в грохоте волн и вое ветра.
Мы с механиком режем обтяжку левого крыла, чтобы не перевернуло самолет. Но он продолжает крениться и словно нехотя выравнивается под жестокими ударами.
— Приготовить шлюпку! Приготовить продукты! Приготовьтесь покинуть самолёт! — старается Волынский перекричать ветер.
Но шлюпка, за которую мы взялись, вырывается из рук как живая и больно бьет по лицу, нам не удается накачать её воздухом. Да она и бесполезна, — её сразу же перевернет.
Перед нами — полоса низкого песчаного берега, заливаемого прибоем. Мелькает мысль о возможности спасения, но она не радует. Гнетёт мысль о гибели самолёта.
Начальник экспедиции раскладывает по карманам бумаги и деньги, остальные готовят продукты для выкидки их на берег. А он все ближе и ближе, а самолет совсем накренился и одно крыло торчит почти вертикально вверх. Вот пальцы впились в металлические борта самолёта, ноги ищут опоры...
Еще один миг, и наша машина нанесена левым бортом на песчаный берег. Налетает ещё вал и ещё, и в столбах воды и белой пены застревает стальное тело "Советского севера". Это было в 6 часов утра. Самолет окончил свою недолгую жизнь. Ревел шторм, бежали один за другим саженные валы прибоя.
Самолёт с поломанными крыльями, с покосившейся набок кабиной, наполовину залитый водой, мог служить только временным ненадежным убежищем от шторма и непогоды. Свернувшись в клубок, закутавшись в мокрое лётное платье, сидели мы без света в кабине, ежеминутно вздрагивая от ударов волн по самолёту, и решали сложную задачу дальнейших действий. Последняя наша надежда — дойти на моторах до места начала гибельного дрейфа — лопнула вместе с тросами и стойками моторной кабины, на которую налетел какой-то свирепый вал.
Нужно придумать другое. Сплошной туман и трехдневный снежный шторм не дают нам возможности видеть берег и определить наше местонахождение. Но все-таки ясно, что нордовый шторм снес нас в южную часть Колючинской губы. Но в какое именно место? По моим предположениям, мы находимся там, где на картах обозначены устья двух рек. Решили произвести береговую разведку как только позволит погода.
Шторм ревет по-прежнему, достигая силы 9-10 баллов, с туманом и снегом, при высоком стоянии барометра в 764 мм. Моторная кабина, в которой мы спасаемся от непогоды, грозит упасть на фюзеляж и похоронить нас всех. Нужно переходить на берег...
Под порывами холодного ветра окоченевшими руками построили мы из пропеллеров и моторных чехлов палатку. Но она была только призраком жилища, нисколько не спасая нас от ветра и снега. Зажжённый у входа костер из мокрого плавника, — которого, кстати, здесь очень много, — почти не даёт тепла, а лишь разъедает глаза дымом. Под "потолком" нашего дома качается примус — наша тусклая лампа. Когда порывы ветра качают его в нашу сторону, мы чувствуем струю тёплого воздуха.
В куче ложимся спать на мокрый песок, в мокрой одежде, под мокрой палаткой.
23 августа. Ночь мы почти не спали. От наших одежд, мокрых до отказа, шёл пар, капли дождя то и дело обдавали нас, палатка вздрагивала от каждого порыва ветра.
Утром, наскоро вскипятив какао, мы обследовали близлежащую местность. По-видимому, мы находимся в юго-восточной части губы. Берег низкий, песчаный, поросший мхом. На нем кое-где лежат следы нарт, сухой олений помет и остатки чукотских яранг. К несчастью, мы не могли применить астрономических способов для определения места нашей аварии, потому что из-за тумана не было видно ни одного светила.
У нас два выхода: идти восточным берегом Колючинской губы до океана — около 40 миль, или направиться к югу по реке до залива Лаврентия (в Беринговом море). Встреча с чукчами здесь более вероятна, чем на побережье, потому что северные ветры загнали их со стадами в сопки и закрытые от ветров долины. Но всё-таки этот вариант был отвергнут, он сулит долгий путь, а у нас крайне ограниченный запас продовольствия. Кроме того, обилие рек и озер внутри страны заставляет нас тащить с собою пневматическую шлюпку. Поэтому мы решили идти к океану по восточному берегу губы.
24 августа. Прижавшись друг к другу, щёлкая зубами от холода, мы провели, не спавши, и эту ночь. Наступивший день не сулил ничего хорошего.
Правда, стало тише и даже теплее, но дождь и туман не давали нам возможности определить наше точное местонахождение. Скрепя сердце мы решились остаться ещё на день.
Сегодня мы готовимся к походу. Предстоящий путь по сопкам и тундре заставляет нас идти налегке, с крайне скудным запасом продовольствия и оружия. Весь запас продовольствия у нас такой: по 14 плиток шоколада на человека, по банке консервированного молока, по полбанки "эго" и по три фунта галет. Ещё чай и кофе.
Ящик галет и часть какао мы оставляем у самолета. Все собственные вещи, белье и мокрую одежду с собой не берём и идем в поход в летном обмундировании.
Из навигационных инструментов забираем только хронометр, путевой компас, бинокль и набор циркулей. Берем и посуду: сковороду, примус, чайник и полбанки бензина. Но спички у нас подмочены и для того, чтобы добыть в пути огонь, мы должны снять с самолёта пусковое магнето и тащить с собою эту оригинальную, но для пешеходов обременительную спичечную коробку.
На мою долю приходится спасать судовые документы — бортжурнал и путевые заметки.
Сегодня дует северный ветер — 9 баллов; берег, кажется нам, дрожит под ударами исполинских волн прибоя и "полярных зарядов" — мгновенно наступающая и столь же быстро исчезающая пурга.
25 августа. Около двух часов дня, закусив и приготовив свои мешки, мы двинулись в путь. Наша стальная птица, изломанная, исковерканная, отслужила свою службу. Еще недавно несла она нас над волнами Японского моря, над скалами Татарского пролива, над островом Сахалином, над вечными туманами Охотского моря, над снежными вершинами Камчатки.
Колючинская губа — последний этап. Здесь когда-то — в 1879 г. — зимовала "Вега" Норденшельда, а теперь, пятьдесят лет спустя, появился и потерпел аварию наш самолёт, впервые в истории человечества облетевший крайний север Союза.
Здесь безлюдье, пустыня. Местные берега оживают только тогда, когда береговые чукчи приезжают сюда к чукчам оленным за оленьим мясом. Значит наш самолёт остался один, без охраны, на волю стихии.
Мы думали только организовать за ним экспедицию из Уэлена при содействии тамошнего РИКа, но для этого нам сами нужно добраться до Уэлена — не такая простая затея. А потом — позволит ли зима приехать сюда за остатками самолёта? Обилие льдов в эту пору года, местные приметы о четырехгодичном максимуме льда, — всё это заставляло думать, что надвигающаяся зима будет очень тяжёлой.
Кинув на самолёт последний взгляд, мы двинулись в путь. За нашими спинами скрипел береговой песок и утихающие волны добивали нашего стального красавца. Перед уходом мы хотели погрузить вещи на пневматическую шлюпку и тащить ее с собою, но из нашей попытки ничего не вышло. Шлюпка была оставлена у самолета. Однако, пройдя часа два-три, мы наткнулись на речку, которую нельзя было перейти вброд, и двоим из нас пришлось вернуться за шлюпкой. В это время тов. Красинский, приняв на себя обязанности повара, начал варить суп. Над костром забурлил чайник. Ёжась от холода, мы бродили взад и вперед, ожидая, когда вернутся со шлюпкой наши пилоты.
К северу от нас простиралась еще неуспокоенная ширь Колючинской губы; за нею синели горное массивы западного берега, сплошь покрытые снегом. На востоке — извилистые обрывы другого берега, а прямо у наших ног — тундра в осеннем своем уборе. Всюду блестели ручьи и лагунки. Тишина полная. Лишь доносится могучее дыхание моря, да изредка прокричит чайка, да изредка прошуршит крыльями прямо над головой топорок.
Невольно задумывались мы над трудностью нашего пути. Будь это несколькими неделями раньше, не будь дождей и будь у нас одежда, более или менее соответствующая, и всё обстояло, бы по-другому. Но мехового у нас не было ничего, — только летнее обмундирование, которое раскисло от дождей и туманов и непомерно отяжелело. Волынский и Кошелев оказались в лучшем положении. Они обрезали имевшиеся на самолете водолазные костюмы, соорудив таким образом подобие резиновых сапог.
Когда вернулись наши со шлюпкой, мы переправились через речку, затем вытащили шлюпку на берег и двинулись дальше. Но вскоре — опять река. На этот раз возвращаться за шлюпкой пришлось мне и механику. Принесли мы её уже в сумерки. Переправившись, погрузили в нее часть вещей и опять — в путь, подхлестываемые дождем и ветром. Ноги вязли в мшистой, мокрой тундре, порой мы проваливались в воду выше колена и роняли шлюпку. От нас шёл пар, как от загнанных лошадей, от усталости колотилось сердце.
Темнело и лишь вдали маячило белое пятно холмов. Через каждые пять метров мы останавливались и отдыхали. Но силы всё убывали. Шаг стал сбиваться. В конце концов, опустив шлюпку, мы растянулись на мху. Тундра засопела под тяжестью наших тел, выступила вода. Так началась первая ночь среди тундры Чукотской земли…
От редакции:
Путь в цивилизацию был непростым. Экипаж самолёта шёл по осенней тундре и горным обрывам, не имея подходящей одежды и обуви, палаток и одеял. Вскоре продукты, взятые с самолёта, закончилось и экспедиции пришлось пробавляться охотой на уток. В пути они встретили байдары с чукчами, которым было не по пути, но они помогли сориентироваться на местности. Потом были найдены и проводники.
Сначала добрались до селения Энтекишкен у подножия мыса Сердце-камень, (там участники экспедиции разделились — Красинский и Борисенко вернулись на встреченной шхуне к самолёту, чтобы снять с него оборудование, экипаж воссоединился уже на "Ставрополе"), затем до поселка, в котором жил американец-промышленник Уолл. Оттуда пешком и на байдаре летчики 11 сентября дошли до посёлка Уэлен и 14 сентября, через 26 дней после аварии "без вести пропавшие" достигли борта парохода "Ставрополь", застрявшего во льдах бухты Лаврентия, откуда на весь Союз разнеслось известие, что лётчики живы.
Заметка о найденном экипаже. Фото: Газета "Власть труда", 19 сентября 1928 года
И вновь цитируем участника событий, лётчика Родзевича:
Мы пошли к югу. Снова проходили мимо нас те берега, на которые еще так давно смотрели мы с высоты птичьего полета. Скрылись в тумане мрачные скалы Чукотской земли, по ночам дымились вулканы Камчатки и наконец наш якорь загремел на рейде города Хакодате в Японии.
А еще через трое суток сибирский экспресс мчал нас на запад. Мерно раскачиваясь в такт поезду, вспоминали мы путь "Советского севера".
"Советский север" погиб! Но эта гибель первый большой шаг к завоеванию нашей прибрежной Арктики. За нами последуют другие... Что же дал нам опыт "Советского севера"? Во-первых, он доказал, что столь нелюбимый моряками Татарский пролив и Охотское море хотя и очень туманны, и бурны, но все же вполне преодолимы для гидросамолета.
Он показал, что белоснежные вулканические сопки Камчатки уже не препятствие для самолета. Этот перелет показал, что имеющиеся у нас карты очень неточны и нуждаются в большой корректуре; что население Камчатки и Чукотки для своего развития требует быстрых средств сообщения, каковыми при имеющемся бюджете и обширности пространств могут быть лишь самолеты...